ТРИ БОГАТЫРЯ

Мужики, спросил Илья, чья сегодня очередь Алёнушку драть?
Вроде, моя, сказал Добрыня Никитич, но я, скорее всего, не пойду - что-то спину ломит.
Никак, к дождю?
Сходи ты, Лёха.
Только не очень дери-то. Вон сарафан у неё, у бедной, как неприглядно смотрится спереди.
Ты уж поаккуратней дери-то, сзади, как-нибудь. Не так заметно будет.
Да я и драл сзади.
Это она просто юбку неправильно надела.
С перепоя, видать.
Задом наперед.
А вообще, мужики, надоела она мне.
Нажрётся воды огненной и удержу не знает.
А потом сидит у ручья, несчастная, и песни матерные горланит.
С надрывом, со слезой, Ну, чисто, уголовница.
Вот Иванушка себе бабу отхватил!
Блондинка.
Слышь, Илья, блондинка?
Мне тут отсвечивает.
Глянь.
Блонда, натюрель, вещает Илья, вглядываясь из-под руки.
Но, ведь, и её, блин, измызгают!
По кустам-то.
Попробуй, угоди.
То с Иваном, то с немцем этим.
С каким немцем, Илья, ты чё пургу-то гонишь?
Хором взвились Никитич с Поповичем.
Ну, как это, с каким?
С Вольфом, стало быть.
А немцы они такиииие!
Тут одна дама мне подмигивала. В шляпке фиолетовой.
Ну, я приосанился, прислушался.
А она своей спутнице всё про какого-то Деррика впаривала.
Сказала, что просмотрела уже пятьсот серий и сделала вывод, что немцы народ очень любвеобильный.
Не, ну после пяти сотен, можно разобраться, прикинь, встрял
Лёха.
Ну, вот я и подумал, раздумчиво продолжал Илья Муромец.
Она одна, а их двое. Иван да немец этот.
Интересно, как они её разыгрывают?
Монету подбрасывают или как?
Да ну тебя, Илья.
Угомонись на старости лет.
Чего буровишь?
Оно надо тебе?
Монету?
Да у Ивана сроду за душой полушки медной не было.
Царевич, тоже мне, страмота одна.
Ты, вон, налево глянь.
Как друг друга перебулгачили? А?
Смотреть стыдно!
"О, поле, поле, кто тебя???" - вдруг запел Алёша дурным голосом, не вникнув в суть проблемы.
Добрыня цыкнул на парня - помолчи, мол.
Итак идешь седни заместо меня!
Вне очереди!
Слушай, паря, сгоняй-ка, посмотри, чего это там чудак на букву "м" у камня заветного трётся?
До ветру, что ли, хочет?
Так и искал бы его, ветра-то, в поле.
А то на камень нацелился!
Итак уж Алёнка говорила - весь, мол, загадили.
То вороньё, со своим "гуаном".
Это дерьмо птичье, по-научному.
То путники, мать их, со своими экскрементами научными
туда же.
Нет, нет на земле покоя.
Куда ни плюнь, сразу в кучу дерьма попадёшь.
И целиться не нужно!
Капрофаги одни, блин!
Да ты чё, Илья, снова встрял неугомонный Алёша Попович.
Были бы одни капрофаги, дерьма бы вовсе не было.
Наоборот!
Одни засранцы кругом!
Слышь, кстати, спутница той дамы в шляпке, сказала, что
если плюнуть, то попадёшь в "программёра".
Это что ещё за зверь?
Может, как раз тот немец, что напару с Ванюшкой блондинку шкворит?
Нет, Илья, этот немец на "программёра" не похож.
Я, конечно, не знаю, как "программёр" выглядит, но уж точно
не как эта собака задрипанная.
Уж сколь скачет, а всё тут.
Да, ладно вам, мужики, проворчал Добрыня, потирая больную спину.
Вон, наши-то кикиморы уставились.
Ждут!
А куда денешься?
Законные!
Все трое скосили глаза вправо, на "Царевен подземного царства".
Ты к Алёнке-то сходи, Лёха.
Мы тебя прикроем.
Слышь, Илья?
Прикроем?
Не вопрос.
Девку-то обижать нельзя. Она уж сколько годов сидит - братца
ждёт, кличет.
Уж, поди, забыла, как звать-то его, за давностью лет, ан нет -
кличет.
Говорят, у неё и братца-то никакого отродясь не было.
Заливает.
Для форсу.
Или на жалость бьёт, гнида.
Вот знаешь правду, а всё одно - жалко!
Три богатыря ещё раз покосились на "законных" и задумались,
каждый о своём.
Добрыня Никитич прикидывал, где бы достать "чумаковскую"
мазь, которую его дражайшая считала панацеей от всех хворей,
а тюбик с этой мазью запрятывала в такое место, что...
В общем, забытый в некоем тайном месте тюбик, иногда создавАЛ проблемы.
Нужно добыть и намазаться, думал Добрыня, мечтательно закатив глаза.
Илья Муромец думал о том, правда ли, что блондинка натуральная, и не шибко ли её обижают Ванюшка-царевич с немцем Вольфом.
А Алёша Попович думал, не забыть бы юбку Алёнке после свидания так повернуть, чтобы она перестала демонстрировать честному народу это своё безобразие и на жалость бить.
О своём думали и припозднившиеся посетители "васнецовского"
зала галереи.
Добраться бы поскорее до дома.
Поужинать и спаточки, с сознанием исполненного долга.
Культурная программа выполнена, и еще на несколько лет можно благополучно забыть и Алёнушку в рваной юбчонке, и трёх
неказистых богатырей, и Ивана-царевича, уносящего симпатичную блондинку на донельзя усталом сером вольфе, блин, волке.
В общем, жизнь продолжалась по обе стороны дверей, закрытой
на ночь Третьяковки.