|
Про курочку Рябу (еврейская быль)
|
У евреев все по-особенному. Избранный народ, что ни говори. На все у них есть свои законы, а если вдруг не хватает законов, то есть традиция, ну а уж если и традиция не знает, тогда... Что ж тогда можно посоветоваться с умным евреем. Правда, может оказаться, что и он не имеет ни малейшего понятия, но, по крайней мере, приятно знать, что ты не один такой. Вот уже две тысячи лет, живут евреи, стараясь соблюдать свои законы, не нарушая чужих. Но разве это возможно? Поэтому они больше стараются, чем соблюдают. Но Б-г милостив и справедлив.
Так вот, есть у евреев такой закон кашрут, который говорит, чего евреям нельзя есть и пить. Говорят, кашрут был установлен для того, чтобы отделить евреев от неевреев, чтобы не было совместных трапез между ними и не породнились они через своих детей.
И по этому закону выходит, что евреям ничего нельзя, если оно не кашерное. А чтобы оно было кашерным, то его надо особым образом приготовить. А если речь идет о мясе, то еще и особым образом убить. Например, чтобы куриное мясо было кашерным, курицу должен зарезать шойхет, еврей, который знает, как это сделать быстро, чтобы не мучить птичку, и главное по правилам. Шойхет - профессия древняя. Я думаю, первым шойхетом был сам Моисей. А потом уже он научил других. А другие - других..
Ребенком я видел однажды, как шойхет резал курицу. Вся процедура, кажется, занимала от силы 30 секунд. Он брал птицу подмышку, прижимая крылья, слегка загибал ей шею, и коротким быстрым движением рассекал ее в положенном месте, потом брал уже мертвую курицу за ноги и сливал кровь. Вот и все.
Три раза в году, на Пейсах, на Рош Ашана и на Йом Кипур, моя бабушка покупала на базаре живых кур и ехала несколькими трамваями на другой конец города Киева к шойхету, чтобы мы хотя бы три раза в году поели настоящее кашерное мясо.
Я уже точно не помню почему - то ли умер последний шойхет в Киеве, то ли бабушка плохо себя чувствовала - но, однажды, (это было перед Рош Ашана) она попросила меня выполнить обязанности шойхета, то есть зарезать двух кур, которые уже неделю жили у нее на балконе.
Думаю, что я неблагоразумно согласился на эту миссию по трем причинам: одна была главная, а другие две ее следствиями.. Во-первых, мне было 22 года и я был молод и глуп. Во-вторых, мне льстило, что среди всей родни бабушка выбрала для этого ответственного дела меня. А в-третьих, согласно моим детским воспоминаниям, процедура была проста. Если бы я знал, что до меня от этой почетной миссии отказались мой дядя и мой старший брат, то наверно, подумал бы, стоит ли ввязываться.
Назначенный день настал, и я явился к бабушке. Она поцеловала меня, как мне показалось, трогательнее, чем обычно и повела на балкон.
- Одна просто таки не курица, а орел, - то ли с восхищением, то ли с испугом уведомила она меня
На балконе, нахохлившись, сидели две курицы. Лапы у них были связаны. Одна была белая , среднего размера, а другая рябая и...да, бабушка не преувеличивала... В голове у меня на мгновение вспыхнула картина Рембрандта ''Похищение Ганимеда'', на которой огромный орел нес в клюве орущего младенца. Но отступать было поздно.
Бабушка принесла из кухни клеенчатый передник и несколько ножей на выбор. Руководствуясь все теми же смутными воспоминаниями детства, я выбрал один, поменьше и поострее,
- Наверно, удобнее будет проделать все в ванной комнате, - подсказала бабушка.
Я согласился и пошел на балкон за белой курицей, решив начать с нее для тренировки.
Говорят, что животные чуют, когда их собираются убить. Когда я попытался схватить курицу, она резко расправила крылья и, подпрыгнув, вырвалась из моих рук: казалось, еще немного, и она бы перелетела через ограждение балкона, который, кстати , находился на девятом этаже.
- Не показывай ей нож! - занервничала бабушка. - Ты ее пугаешь.
Я спрятал нож и стал поглаживать курочку, стараясь этим успокоить ее и убедить, что прогулка со мной в ванную ей ничем не грозит. Она действительно поуспокоилась, видимо, пораскинув своими птичьими мозгами.
Я взял ее под мышку и пошел в ванную. Вспоминая, как это делал шойхет из моего детства, я отогнул ей шею и полоснул ножом где-то посередине. Видимо, я попал на кость, потому что кровь из горла не хлынула, а наоборот раздался странный звук, который мне раньше от курицы слышать не приходилось, и от которого во мне поднялась волна жалости к бедной птице и негодования к еврейским законам. Похоже было, что в уходящей в темноту веков череде моих предков шойхетом и не пахло. От этих отрезвляющих мыслей моя хватка ослабла, курица вырвалась и стала метаться по ванной, хлопая крыльями и разбрызгивая капли своей невинной крови по белому кафелю. Бабушка прибежала на шум:
- Ой вэй...- только и смогла она вымолвить. Она поймала курицу и посадила ее в ведро.
- Так тебе будет легче, - почему-то решила она.
Курица пыталась вырваться и из ведра, но я придавливал ее своим весом, как Отелло Дездемону, при этом ударяя ножом по горлу и стараясь попасть в заветное место. Я так и не понял, попал ли я в него или несчастная птица скончалась от ран, но вдруг крылья ее утратили упругость и тело обмякло. Я взял ее за ноги и подержал над ведром, наблюдая как стекает кровь. На лбу у меня выступила испарина. Нутро жгла совесть. Я посмотрел на летавший пух, забрызганный кровью кафель, и почему-то вспомнил описание погрома у Бабеля в ''Истории моей голубятни''.
Я вышел из ванной в окровавленном переднике с ножом в руках. С решимостью обреченного я шагнул к балкону. Там в лучах сентябрьского солнца дремал рябой ''орел''.
- Теперь ты уже знаешь как, - подбодрила меня бабушка и слегка подтолкнула вперед.
НАЗАД
|