|
|
Мальчик рос дичком.
Угрюменький, он находил всё большее и большее удовольствие в
обществе старых книг, в изобилие имевшихся в доме.
Отец мальчика вечно отсутствовал и не мешал ребенку предаваться любимому занятию. Он вообще мало интересовался жизнью сына.
С раннего утра машина уносила его на службу. И мальчик, отбыв
положенное время в школе, был предоставлен самому себе.
Нет, если бы это было так. Он был бы счастливейшим из людей.
Он любил тихое времяпрепровождение. Или с книгой, или с огромной собакой, с которой совершал немыслимо долгие прогулки.
В прогулках этих сопровождал его единственный друг. Родная
душа. Они почти не говорили. Молча отмеривали огромные расстояния, забредая иногда в такие дебри, что становилось страшно. А вдруг, это уже враждебная территория и пути назад не существует.
Тогда отчий дом представлялся в самом выгодном свете. И
абажур, низко висящий над столом, и книги в большом дубовом шкафу, и даже неумолчное ворчание матери, казалось терпимым вдали от дома. В неизвестности этой
пугающей. Но, всё проходит. Проходило и это. Страх исчезал.
Дорога домой была найдена и приветливые огоньки окон манили своим теплым светом.
Всё так. Всё прекрасно. Нет, не всё.
Тирания враждебно настроенных соучеников, непонятно откуда
взявшаяся, и, главное, тирания домашняя. Тирания матери. Беспощадная, не дающая передышки, не дающая возможности спокойно осмыслить свои ошибки, если
таковые имелись. Осознать причину - за что? За что он был
постоянно приструняем.
Он научился не слушать крики матери, ее ворчание он не
слышал уже давно, он воспринимал его, как тиканье будильника. Не более.
Но иногда
она кричала так пронзительно, так больно впивалась худыми
пальцами в кожу, что оставалось только отложить все дела: уроки или чтение, и выслушивать очередной разнос, неизвестно по какой причине учиняемый.
Самым спокойным местом в доме оставалась постель.
Как любил он это время на грани яви и сна. Время, когда
можно вообразить себя кем угодно, иметь всё, что вздумается и
ничего не бояться.
Почему страх так давлел над ним. Почему не давал покоя,
возможности распрямить сутулые плечи, встать во весь рост и, смеясь отмахнуться
ото всех тех проблем, которые не должны еще волновать
ребенка его лет.
Чуткое сердце мальчика пропускало через себя всё - нужное и
ненужное.
И, видимо, ненужного было больше. И результат был налицо.
Он взрослел и проблем прибавлялось.
И уже он перестал чувствовать себя в безопасности, пребывая
в уютной и чистой постели. Исступленная любовь матери к чистоте и порядку в доме
делала само пребывание в этом доме людей, со всеми их
проявлениями, порой просто невыносимым. Мать замечала всё: сбитый уголок ковра, неправильно расположенные складки на шторах, крошки, случайно попавшие на пол. А уж, если дело касалось пятнышка на скатерти или наволочке - ору было. До третьих петухов. Именно это, невозможность вовремя скрыть
следы взросления, и приводило в ужас пугливое сердце ребенка.
А сны приходили под утро. Такие сладкие. И не было сил гнать
их. И не было такой возможности. Они приходили сами. Заполняли собой и дневные часы. Их хотелось видеть вновь и вновь.
Мальчик обнаружил, что в классе учились девочки. Нет, они
присутствовали там и раньше. Но были как-то невидимы. Не
ощущаемы. А теперь...
Мальчик замечал и завитки волос на нежной шейке, склонившейся над партой девочки, которая сидела за этой партой уже не один
год. Он потрясался видом девочек в физкультурном зале. Какие они
были красивые.
И почему-то стал замечать, какими некрасивыми стали
мальчишки.
Долговязые, в подростковом "цветении" и с поросшими жесткими
волосками ногами.
Мальчик был освобожден от физкультуры и был счастлив
безмерно. Он не мог представить свои длинные ноги выставленными на обозрение всему
классу. И девочкам. Он стеснялся своей худобы, своего
чрезвычайно
высокого роста. Он не видел, что превращается в красивого
юношу. Ему никто не говорил об этом. Никто, ни разу не сказал ничего лестного о его внешности, и он пребывал в уверенности, что всё еще непривлекателен, как гадкий утенок.
Лишь пытливые взгляды соседской девочки, наводили его на
размышления.
Что она смотрит? Что не так-то?
И он стал смотреть на девочку всё пристальней. Она загорала
в садике.
Через забор. И ее было видно с высокого крыльца дома
мальчика. Она любила, повернувшись на живот расстегнуть пуговки ситцевого бюстгальтера. Она приподнималась, чашечки, закрывающие грудь падали на байковое одеяло, на котором лежала девочка, и мальчику удавалось увидеть это маленькое чудо. Он не мог отвести взгляда, как ни старался. И, однажды, она заметила этот его взгляд. Нет, она не смутилась, лишь задержалась в этой позе, обнажающей грудь на несколько лишних секунд, а потом отвернулась и ни разу больше не посмотрела в его сторону.
И теперь сны мальчика стали не безликими. Девочка из соседнего двора приходила к нему в этих снах. Эта девочка дарила ему в них
немыслимое наслаждение. Наслаждение, следы которого нужно было ликвидировать, спрятать от бдительного ока матери. Мальчик думал - если она узнает, если только она узнает. Что она сделает? Как поступит? В чём обвинит?
Рассудок мальчика с трудом выдерживал бремя этих страхов. И
чем страшнее ему становилось, тем чаще посещали его эти дивные
сны.
Несколько секунд наслаждение - вот и всё, что оставалось
хорошим и светлым в его жизни. Остальное заполнял страх.
И ребенок не выдержал. Он лежал в постели. Полотенце,
привязанное к металлическому изголовью кровати, туго сжимало горло. Лицо искажала гримаса последнего в жизни наслаждения...
Назад
|